Светлана Волженина

«Что читать в новогодние праздники и Рождество, как не Диккенса? Отовсюду звучит «Let it snow», сверкают новогодние гирлянды, в голове возникают уютные образы пледа, чашки ароматного чая и книги. И, несмотря на здравый смысл и отрезвляющего Андрея Курпатова, все-равно не становишься скептиком и ждешь чудес. А самый легкий способ их получить — взять в руки книгу. Вот и я сдалась -в очередной раз перечитала сказку о семейном счастье «Сверчок за очагом» Чарльза Диккенса.

В этой рождественской истории сплелись несколько трагических историй: нищей семьи кукольного мастера Калеба, потерявшего своего сына-моряка, и его слепой дочери Берты; Мэй, вынужденной принять предложение богатого, старого и злого Теклтона; возчика Джона и его любимой жены Крошки, заподозренной им в измене.

Однако, история самая настоящая рождественская – все, что делало их несчастными, рассыпалось в один момент, конечно же после того, как они изрядно помучились душевно. И история заканчивается счастливо. Почему, спросите вы? Потому что все эти люди оказались на редкость наделенными даром любви, а благодаря сложившимся обстоятельствам, получили возможность узнать — какие любящие и великодушные люди живут рядом.

И, несмотря на название — сказка о семейном счастье, никаких чудес. Хотя нет, есть чудо необыкновенного таланта писателя, его тонкого юмора и удивительной способности подмечать и поэтизировать все. Даже такие мелочи, как чайник, часы, сверчка.

А как описаны муки терзаемого ревностью сердца возчика Джона, когда он ночью ведет беседу со сверчком, феями — духами семейного очага! Ну вот, скажете вы, вот оно чудо – феи, духи! Да, чудо есть, но другое, не сверхъестественное, а то, на которое способны обыкновенные люди.

«Слушайте, как сверчок вторит музыке своим «стрек, стрек, стрек» и как гудит чайник!», — такими словами заканчивается сказка. А нам самое время (еще вполне себе новогоднее и рождественское) делать чудеса самим! Чарльз Диккенс подтвердит – это несложно.»

Книги Чарльза Диккенса можно взять в отделе обслуживания (1 этаж) и в отделе по работе с детьми и юношеством (2 этаж).

Читайте и будьте счастливы!

Что читать в сложные времена, чтобы обрести спокойствие?

Думаю, такой вопрос задают сейчас многие. Кто-то хочет подальше уйти от действительности и читает фантастику и фэнтези, кто-то ищет опору в семейных ценностях и читает семейные саги. Меня потянуло к литературе абсурда.

Мой мозг не давал мне покоя, теряясь в догадках. Так много неопределенности, зачем ее увеличивать? Чтобы не было страшно от таких глобальных угроз?

И наверное, мозг долго бы еще ставил мне диагноз (один диалог с мозгом – уже клиника), если бы не Корней Чуковский. В своей книге «От двух до пяти» он пишет о том, зачем ребенку нужны путаницы и перевертыши, которые по сути и являются первыми в жизни каждого произведениями литературы абсурда: «Ключ ко всему этому в той многообразной и радостной деятельности, которая имеет такое большое значение для умственной и нравственной жизни ребенка, – в игре. Эти нелепицы были бы опасны ребенку, если бы они заслоняли от него подлинные, реальные взаимоотношения идей и вещей. Но они не только не заслоняют их, они их выдвигают, оттеняют, подчеркивают. Они усиливают (а не ослабляют) в ребенке ощущение реальности».

Спасибо, дорогой Корней Иванович!

Без страха быть непонятой, я приглашаю вас вместе со мной «усилить ощущение реальности» и почитать Льюиса Кэрролла, Даниила Хармса и…

(Продолжение списка пока оставлю в тайне.)

Поохотимся на Снарка?

Первым в моем списке стал Льюис Кэрролл, но выбор я остановила не на хорошо знакомых всем историях про Алису (ведь это одни из самых известных книг, написанных на английском языке: по цитируемости они уступают только Библии и пьесам Шекспира), а на его менее известном произведении – поэме, которую он определил как «агонию в восьми воплях».

Несмотря на жанровую принадлежность к абсурду, в поэме есть неявный сюжет. Герои, имена которых начинаются на букву «Б» (Балабон, Билетер, Барахольщик, Банщик, Бильярдный Маэстро, Банкир, Булочник, Бобер, Браконьер и Отставной Козы Барабанщик (он же Бывший Судья), приплывают на остров и пытаются там найти Снарка. Путешествие в поэме не описано, но понятно, что плыли они много месяцев по «Карте морей, на которой земли – ни следа».

«Снарколовы» тоже почти не описаны. Вот, например, что известно про капитана по имени Балабон:

«Из моряцких наук знал единственный трюк –
Балабонить на весь океан».

Некоторые герои удостоены автором отдельных «воплей»: Браконьер и Бобер, которых подружила песнь Хворобья; Барабанщик (Бывший Судья), которому снился сон, как в суде Снарк защищал козу; Булочник, который пропал, приняв Буджума за Снарка. Самым важным делом, которым они все заняты, является поиск Снарка:

«И со свечкой искали они, и с умом,
С упованьем и крепкой дубиной,
Понижением акций грозили притом
И пленяли улыбкой невинной».

Ну и кто же этот Снарк, ради которого заварена вся эта история? «Ты, конечно, знаешь, кто такой Снарк? Если знаешь, то скажи мне, потому что я не имею о нем никакого представления», – вот что об этом писал Льюис Кэрролл.

А теперь шутки в сторону, вот вам «пять бесспорных и точных примет», по которым вы его найдете:

«На вкус он не сладкий, жестковат, но приятно хрустит... и слегка привиденьем разит»;
«...встает очень поздно. <...> Свой утренний чай на закате он пьет, а обедает он на рассвете»;
«...с юмором плохо»;
«...любитель купальных кабин и с собою их возит повсюду»;
«...его можно тушить, и в бульон покрошить, и подать с овощами неплохо».

Вот так: с тех пор, как поэма была написана в 1876 году, все ломают голову и ищут Снарка. Я приглашаю вас присоединиться к поискам (время на карантине для этого самое подходящее). Если найдете, сообщите нам. Но только не повторяйте ошибки Булочника, который принял Буджума за Снарка!

И напоследок: верное средство от Льюиса Кэрролла для тех, кто потеряет сознание, – растирать виски́ винегретом!

Книги Льюиса Кэрролла можно взять в отделе обслуживания (1 этаж) и в отделе по работе с детьми и юношеством (2 этаж).

Читайте и будьте счастливы!

Потомучто графф

Продолжаем «усиливать ощущение реальности» с Даниилом Хармсом, который наверняка всем знаком как автор детских стихов. Но мировую известность он получил как автор литературы абсурда: «Меня интересует только «чушь», только то, что не имеет никакого практического смысла».

На моей книжной полке – «Анекдоты» Даниила Хармса, героями которых стали классики отечественной литературы: Пушкин, Толстой, Гоголь, Тургенев, Лермонтов, Герцен и другие (именно так, без имен и инициалов, думаю, чтобы поубавить пафосности). Почему Хармс выбрал именно их – не знаю. Возможно, он последовал призыву В. Маяковского – бросить с Парохода Современности Пушкина, Достоевского, Толстого.

Хармс выдерживает в своих литературных анекдотах все законы этого жанра: истории лаконичные, ситуации выдуманные, с неожиданными концовками и известными персонажами. А ситуации такие: Пушкин стреляется с Гоголем на дуэли, Гоголь переодевается Пушкиным, Пушкин сидит на окне у Вяземского. У каждого писателя в этих историях проявляются очень яркие характеристики: Тургенев – человек мягкий, чуть что «в ночь потихоньку едет в Баден-Баден», а самой важной характеристикой Толстого является то, что он очень любит детей. Даже когда Хармс сочиняет про Толстого другую историю, про любовь к детям не забывает.

«Лев Толстой очень любил детей. Утром проснется, поймает кого-нибудь и гладит по головке, гладит, пока не позовут завтракать».

Хармс азартно играет, перепутывает все события и героев: «Гоголь написал роман. Назвал роман «Герой нашего времени». Подписался «Пушкин» и отнес Тургеневу, чтобы напечатать в журнале». И так много в его анекдотах свойственного современной речевой действительности, что кажется, будто это написал современный молодой человек: «Чернышевский потом написал в дневнике: «Все писатели хорошие, а Толстой хамм. Потомучто графф». Узнаете современный олбанский? А образы, например, рекламных плакатов серии «Занимайся чтением» взяты именно у Хармса.

И заканчиваются анекдоты как положено выдуманным историям: «Как они оба выскочат», «Тут все и кончилось», «Так и не стали стреляться», «Показал язык и убежал».

Вот вам напоследок анекдот от Хармса:

«Однажды Пушкин написал письмо Рабиндранату Тагору. «Дорогой далекий друг, – писал он, – я Вас не знаю и Вы меня не знаете. Очень хотелось бы познакомиться. Всего хорошего. Саша». Когда письмо принесли, Тагор предавался самосозерцанию. Так погрузился, хоть режь его. Жена толкала, толкала, письмо подсовывала – не видит. Он, правда, по-русски читать не умел. Так и не познакомились».

Ну что, самое время не только читать, но и писать. Попробуем себя в литературных анекдотах?

Книги Даниила Хармса можно взять в отделе обслуживания (1 этаж) и в отделе по работе с детьми и юношеством (2 этаж).

Читайте и будьте счастливы!

Наши читатели сетовали на то, что нечасто рецензенты обращаются к отечественной литературе. Исправляемся. Светлана Волженина представляет рецензию на повесть Юрия Коваля «Недопёсок».

Как и все (или многие?), читала ее в детстве, а перечитать подвигло приобретение издания этой повести 2018 года в серии «Руслит. Литературные памятники XX века». Вот так: повесть из детства – литературный памятник! Сверилась со словарем: литературный памятник – произведение, вошедшее в историю литературы как особо значимое по каким-либо своим особенностям. Про особенности, ставящие эту повесть в ряд с литературными памятниками, попробую поразмышлять. И вас приглашаю к этому разговору.

Повесть была впервые опубликована в 1974 году. Каким был этот год? Старты космических кораблей «Союз», строительство электростанций, Байкало-Амурской магистрали (БАМ), активное промышленное освоение территории современной Югры, объявленное Всесоюзной ударной комсомольской стройкой, и жесткий контроль свободомыслия: в этом году лишен гражданства писатель А. И. Солженицын.

И на этом патетически-победном фоне – негромкая и даже какая-то намеренно отрешенная от пафоса повесть «Недопёсок». Но не зря автора подозревали в том, что он заложил в повесть другой смысл. Она начинается словами: «Ранним утром второго ноября со зверофермы «Мшага» бежал недопёсок Наполеон Третий». Бежал, а не сбежал – как заключенный. Искушенный читатель проведет здесь параллель с «лагерной прозой», ведь еще и номер у песца есть, как у заключенного, – 116. Да и вся история побега недопёска – это история про свободу, и не только его, но и всех, с кем его сталкивает траектория движения на Север. И самым свободным из героев повести оказывается дошкольник Серпокрылов, который единственный оказался готов к самостоятельным решениям.

К счастью, история не трагическая, а смешная, живая, очень метафоричная. Да-да, это все про повесть «Недопёсок»! Например, один из ее героев – старик Карасев, видевший «колеса» вокруг каждого человека, которые сегодня каждый легко определит как ауру. Видимо, и сама повесть, а не только ее сюжет – это «глоток» свободы.

Ну и невозможно не сказать ничего про язык автора, который вызывает восхищение своей легкостью, афористичностью и тонким юмором. Вот пример: «Ковылкинская дорога бессовестно подкидывала “газик”, хватала за колеса, стараясь их оторвать, швыряла в чудовищные бездны – колдобины, вытряхивала из “газика” душу. Гайки с автомобиля сыпались на дорогу, как чешуя с плотвы».

Повесть каждый может прочитать по-своему. Кто-то – как историю про животных, хотя и не сказочную: животные в ней не разговаривают, а если нужно передать их мысли, автор облекает их в речь от себя («Что поделать, – добродушно, наверное, подумала Пальма [собака]. – Бывают и такие запахи. Беда невелика. Главное – сердце, душа»); кто-то прочитает детскую повесть с увлекательными приключениями, а кто-то – «взрослую» историю про жесткий мир и свободного зверя.

Что больше всего привлекло меня в этом издании, так это иллюстрации гениального (по моему мнению) художника Евгении Двоскиной: графические, лаконичные, но удивительно точные и с ничуть не меньшим чувством юмора, чем у Юрия Коваля. Но если у вас нет именно этого издания, перечитайте «Недопёска» с классическими рисунками Геннадия Калиновского, тоже знакомыми с детства, не пожалеете!

Ну и приглашаю поразмышлять: как вы думаете, почему эту повесть признали литературным памятником ХХ века?

Книги Юрия Коваля можно взять в отделе по работе с детьми и юношеством (2 этаж).

     Читайте и будьте счастливы!

«Роман Джона Ирвинга «Правила виноделов» давно был мне знаком по одноименному фильму 1985 года, а прочитать довелось сейчас, в отпускных и командировочных переездах. Чему я очень рада, потому что чтение доставило мне не только удовольствие, но и заставило о многом поразмышлять.

Роман открывает совершенно новые смыслы, которые в фильме не столь очевидны. Сюжет фильма вобрал основные темы: любви и выбора, а в романе их куда больше. И, честно признаюсь, многие я еще прокручиваю в своей голове, пытаясь понять.

Первое «открытие»: сюжет и его герои – это библейская история. Действие происходит в Сент-Облаке (на небесах!) – Богом и людьми брошенной земле. Главный «святой» сиротского приюта – доктор Уилбур Кедр, который принимает роды и делает аборты («в приюте любая работа — Господня. Все, что мы делаем, делаем для сирот»), ищет сиротам приемные семьи, пишет Краткую историю Сент-Облака и письма сильным мира сего (например, президенту США Ф. Рузвельту), чем мне очень напоминает героя романа Л. Улицкой «Казус Кукоцкого» – такого же бескомпромиссного и милосердного врача Павла Алексеевича Кукоцкого. Милосердие доктора проявляется в том, что он берет на себя ответственность о сиротах: «Те самые люди, которые пекутся о неродившихся детях, отказываются думать о живых, когда факт рождения свершился. Они трубят на каждом углу о своей любви к неродившимся, а ради родившихся не шевельнут пальцем. Им наплевать на бедных, угнетаемых и отверженных».

Еще примеры библейской истории? Пожалуйста!

Реальными и даже метафизическими стараниями доктора Кедра его любимый питомец сиротского приюта Гомер Бур становится доктором и приходит ему на смену, но под другим именем – Фаззи Бук (Кедра сменяет Бук!, – и это снова неслучайно на месте бывших лесоразработок в Сент-Облаке).

Вместе с доктором Кедром в приюте трудятся сестры Анджела, Эдна и Гроган (снова отсылка к библейским и мифологическим сюжетам!), которые дают имена появляющимся на свет младенцам. Мало того, приют создает альтернативу немилосердному миру – женщины, приходящие в доктору Кедру с ближайшей железнодорожной станции не у государства ищут поддержки и спасения, а в сиротском приюте, в котором всегда все стабильно и движется по однажды налаженному порядку, несмотря на происходящие в мире катаклизмы.

Есть и благословение, которое на ночь произносит доктор Кедр, приходя в спальню к детям: «Спите спокойно, Принцы Мэна, Короли Новой Англии!».

По однажды заведенному порядку («Сирота еще больше, чем обычные дети, нуждается в незыблемом, предсказуемом распорядке жизни») сиротам на ночь читают романы Чарльза Диккенса «Большие надежды», «Дэвид Копперфильд» (романы о сиротах), и Гомер, прочитав романы в детских спальнях не один раз, попадая в разные жизненные перипетии, часто их цитирует.

Причем здесь правила, спросите вы. И я себя спросила об этом не раз. Казалось бы, так просто – правила ежегодно вывешивались в Доме сидра, в котором жили сезонные рабочие, приезжавшие на уборку яблок на ферму «Океанские дали». Но дело, конечно же, не в них. По словам героя романа Гомера в жизни столько правил, сколько людей. И правила не только сочиняются, но и нарушаются. А вот твердости характера и мужества не только создать правила, но и заставить мир жить по ним хватает только у Уилбура Кедра. Государство в лице попечительского совета сиротского приюта пытается вмешаться в однажды заведенный порядок, но вынуждено отступить – на смену несгибаемому Кедру приходит Бук.

Много в романе и лирических мест, в нем уживаются трагедия и комедия (думаю, во многом благодаря талантливому переводчику Марине Литвиновой). Но самое важное, что пронизывает текст – только гуманизм, вырастающий из любви, заставляет мир «крутиться» по вашим правилам».

Книгу можно взять в отделе обслуживания, 1 этаж

Читайте и будьте счастливы!

«Продолжаю рассказывать о своем «отпускном» чтении. Мы с внуком прочитали в отпуске сборник из семи историй, рассказанных от имени кота Таффи «Дневник кота-убийцы» Энн Файн и теперь рекомендуем его вам для семейного чтения.

Да, название тянет на добротный хоррор, но это всего лишь смешная история с понятным для взрослого читателя воспитательным подтекстом.

В историях перед читателем предстает картина мира – естественная для кота (напомню – относящегося к отряду хищных) и циничная по отношению к его семье: девочке Элли и ее родителям. Кот не стесняется проявлять свое природное естество (приносит в дом задушенных птиц, мышей), а также вполне себе мстительную натуру – воспитывает своего хозяина (отключает будильник – и тот опаздывает на работу, подкладывает в тапочки мертвых мышей). Поверьте, хозяин платит ему той же монетой, и даже пытается использовать его в своих не очень честных планах (но это ему не удается, кот разгадывает его намерения и очень ловко «играет» с ним в кошки-мышки: «Угадайте, кто был мышкой»). К подвигам Таффи можно отнести: сломанный телевизор, упавшую новогоднюю елку, испорченное вечернее платье и крем для торта и … Несмотря на все это, Таффи вызывает симпатии не только у своей преданной хозяйки Элли, но и у читателя.

Почему? Потому что это история, да, об эгоцентричном, но подростке, который отстаивает свое право на мнение и искренен в проявлении своего характера. Да и никакого особенного стремления к насилию у него нет, наоборот, рафинированность современного жителя цивилизованного мира (даже сбежав из дома, Таффи не идет на охоту за птичками и мышами, а ищет людей, которые будут его кормить). А побег из дома стал для него хорошим уроком, - попытав счастье у других хозяев, Таффи оценил искреннюю любовь Элли.

Вот и становится понятно, что это знакомый всем литературный жанр –история воспитания, но язык, повороты сюжета, да и само оформление книги не делают его скучным педагогическим опусом.

Советуем вам прочитать все семь историй. Нам больше всего понравились история про Рождество. А вам?».

Книги Энн Файн можно взять в отделе обслуживания, 1 этаж

Читайте и будьте счастливы!

«Начала читать новый роман Андрея Геласимова только потому, что мне очень интересен этот автор. Ничего не зная про адмирала Геннадия Ивановича Невельского. Только прочитав роман, заглянула в Интернет, чтобы понять, насколько этот персонаж романа вымышленный, и узнала, что аэропорт Хабаровска недавно получил имя Невельского.

 Однако, вернусь к роману. Самое важное, что характеризует качество литературы (для меня) – это язык. Поэтому с первых строчек поняв, что это исторический роман, готова была отложить его в сторону – в таких произведениях язык уходит на второй план, уступая сюжету и персонажам. Однако нет, именно язык романа заставил читать его дальше. Естественный, изысканный, объемный язык, на котором, казалось, пишет не современник, а очевидец тех событий. Очарованию языком не помешало даже обилие морской лексики: грот-мачта, кубрик, шканцы, бейдевинд, марс...

Углубившись в роман дальше, поняла, что он скорей приключенческий, авантюрный, в котором сюжет развивается стремительно и неожиданно, ситуации не сразу понятны, много тайн и загадок. Действие происходит не только на отдаленном востоке (Дальнем Востоке), но и в Смольном институте благородных девиц, Морском корпусе, Лиссабонской опере, доме для ассамблей «Олмакс» в Лондоне... А от пестрого роя героев романа: великий князь Константин Николаевич, мореплаватель Ф.П. Литке, министр К.В. Нессельроде, Ф.И. Тютчев, граф Н.Н. Муравьев-Амурский, кружится голова. Несмотря на это, сюжет четко выстроен и подводит нас к логическому завершению: мореплаватель Невельской находит пролив в Амур.

Есть несколько очень живописных, ярко написанных, вовлекающих в эмоциональное взаимодействие сцен: подготовка к балу в Смольном институте, служба в Преображенском соборе, встреча в Аянском порту вернувшейся экспедиции Невельского.

Не обошлось и без свойственного русской литературе поиска решения нравственных проблем. Тема рабства в романе прослеживается на протяжении всей сюжетной линии. Начинается роман оперой, судя по всему – «Набукко» со знаменитым хором рабов; дальше прослеживается конфликт Невельского с матросом Завьяловым, который привел того к ссылке; туманная история гибели крепостной девушки по вине матери Невельского. Тема эта получает свой апофеоз, когда предводитель беглых каторжников Гурьев предлагает Невельскому объединиться и установить свою власть над местными жителями. Именно тогда Невельской пытается разобраться, сколько в нем живет от «цицеронова раба» (вспомнив фразу Цицерона о том, что раб мечтает не о свободе, а лишь о своих рабах).

И если сначала «сферу невидимого, не постигаемого при помощи компаса, секстанта, линейки или циркуля Невельской оставлял женщинам и корабельному батюшке», «нижние чины, как и крепостные в имении матери, были для него не совсем люди», то потом развертывание мучительной для Невельского темы, которая касается его самого и его семьи, заставляет погрузиться в нравственные мучительные раздумья.

Если разворачивается сюжет медленно, то завершается роман стремительно и неожиданно. Автор штрихами рисует будущие события в жизни Невельского и видимо, делает аванс: «подвиги русских морских офицеров не описать в одной книге. Потребуются тома». Наверное, буду ждать».

Книгу можно взять в отделе обслуживания, 1 этаж

Читайте и будьте счастливы!

     Я вижу Истину!

     «Продолжаем усиливать ощущение реальности? Как вы помните, в моем списке были Льюис Кэрролл, Даниил Хармс, а третье имя я держала в тайне. Я думаю, многие удивятся, что этот автор – Юрий Коваль.

     Хотя в произведениях Юрия Коваля, вполне себе реалистичных, всегда есть второй (или первый?) план, на котором происходит что-то не вполне правдоподобное и странное, но абсурд? Этого не может быть! Уверяю вас, есть у Коваля такой роман – «Суер-Выер», а сам автор определил его жанр как «пергамент».

     Сначала несколько слов про сюжет. Команда фрегата «Лавр Георгиевич» под предводительством капитана Суера-Выера плывет по океану целых 40 лет (не находите никаких аналогий? Если нужна подсказка, пожалуйста: почитайте Ветхий Завет) в поисках острова Истины, а по пути открывает другие острова. На карту мичманом Хреновым за время плавания нанесено 29 открытых командой островов (остров Валерьян Борисычей, Теплых щенков, Пониженной гениальности, Открытых дверей, Высокой нра… и т. д.). Помимо капитана и мичмана, в команде старпом Пахомыч, боцман Чугайло, лоцман Кацман,  механик Семенов и матросы: впередсмотрящий Ящиков, Вампиров, Петров-Лодкин, Веслоухов и другие. Кстати, в команде есть очень своеобразные корабельные должности: веревочный, взвешиватели, килевой и корабельный кузнец и назадсмотрящий (если есть впередсмотрящий, почему не быть и его антиподу). Рассказ ведет летописец по имени Дяй. В промежутках между открытиями островов члены команды занимаются обычными судовыми делами: пришивают пуговицы, развязывают морские узлы, варят в котлах моллюсков.

     Отдельного слова требует парусный фрегат «Лавр Георгиевич», вот что о нем пишет летописец: «статен, величав, изыскан, фееричен, призрачен, многозначен, космично-океаничен, волноречив, пеннопевен, легковетрен, сестроречен и семистранен», в его устройстве много необычного. Когда Суер-Выер хотел, он добавлял к мачтам дополнительные: к Фоку – Строт, к Гроту – Эск, а к Бизани – Рязань и Сызрань. А если мудрый и справедливый капитан хотел кого-то наказать, он ссылал куда-нибудь на сенокос или на уборку картофеля именно за Бизань. Как-то капитан сослал мичмана Хренова за Сызрань оросительные системы ремонтировать. Случаются и другие истории: например, механик Семенов вообразил себя флагом и трепетал несколько дней на мачте, пока два дурашливых альбатроса не сшибли его.

     Вы, конечно же, уже начинаете понимать, что самое главное в романе не события, а яркий метафоричный и остроумный язык, которым он написан. Иногда возвышенный и поэтичный. Вот вам пример: главная фраза романа «темный крепдешин ночи окутал жидкое тело океана» мне очень напоминает об основоположнике русского символизма Валерии Брюсове (помните его «фиолетовые руки на эмалевой стене»?). Виртуозная игра слов и яркие неологизмы, которым позавидуют детские писатели: «фрикусил безык», «клетчатые звуки», «название не лежало, а стояло на поверхности», «синяя русалка, выколотая на его груди, нырнула под мышку»; моряки жарят запятые, как грибы на масле, которое производят масляные пчелы. Некоторые выдуманные Юрием Ковалем слова так органичны, что кажется, будто они действительно что-то обозначают: матросы все время что-то ОБРАСОПЛИВАЮТ, на острове водятся КАБАНЧИКИ ВОКАБУЛ и растут СЕРПИЛИИ ПАЛЬМ.

     Но автор не только дурачится; я думаю, богатству его литературного языка могут позавидовать многие. Хотите, проверим? Сможете продолжить фразу: «стыд сосал и душил меня,

                                    жег, грыз,
                                          терзал, глушил,
истязал,
         пожирал,
                 давил,
                       пил
                          и сплевывал»?

     Да, именно так расположены строчки, как в стихотворении. И снова возникает аллюзия, теперь со стихограммами Дмитрия Пригова. И неслучайно: роман – яркий образец литературы постмодерна.

     Еще одну игру предлагает нам автор – синестезическую – и «экзаменует» членов команды на предмет определения рода каждой буквы. Например, буква «Ю» у него мужского рода, а буква «Я» – женского. Как вы думаете, какого рода буква «Х»?

     Однако вернемся к сюжету. Несмотря на попытки капитана Суера-Выера крюком поймать Истину в волнах океана, ничего у него не получилось, а остров Истины они открыли в конце своего путешествия.

    P. S. На всякий случай – не рекомендую читать с детьми».

Книгу можно взять в отделе обслуживания, 1 этаж и в электронной библиотеке «ЛитРес».

Читайте и будьте счастливы!

Прабабушку Сильвию искать в вишневом саду

Симпатия к Наринэ Абгарян у меня появилась с ее «Понаехавшей», укрепилась после прочтения фантасмагорической повести «С неба упали три яблока», а потом в моей семье появился и единомышленник – внук, который, несмотря на непонятные современному ребенку реалии советской жизни, искренне полюбил Манюню.

У автора новая повесть – «Симон». Начинается с трагикомической ситуации – умирает бердский каменщик Симон, однако его уши смущают всех пришедших с ним попрощаться – они багровые (как пояснил патологоанатом, это произошло вследствие смерти от инсульта). Все озадачены тем, как придать покойному приличный вид, и останавливаются на том, что делают ему компрессы с камфорным маслом, которые прижимают большими наушниками правнука. Пикантность истории придает то, что у гроба, кроме законной жены Меланьи, собрались его пассии – Софья, Элиза, Сусанна, Сильвия, – и все они, попивая домашнее вино, говорят «за жизнь».

Казалось бы, двусмысленность ситуации должна была привести к пошлым историям о любовных интрижках Симона, но нет, неслучайно его звали «джантельменом» (от слова «джан» – душа моя). Трогательные, трагичные и искренние рассказы возлюбленных Симона переплетаются в яркие многоцветные картины с мистическими нотками и создают полотно повседневной жизни маленького городка. С приметами (домашних духов нужно угощать, а путникам в вещи класть горсть земли), меткими шуточками («под носом твоего отца в дождь вся наша улица собиралась»), колоритными героями (безобидная юродивая Косая Вардануш, которая связывает все четыре рассказа). И жизнь города Берда предстает не стерильной голливудской историей, а мудрой притчей.

На страницах повести встретила упоминание нидерландского гения Босха и поняла, что в стиле повествования Наринэ есть что-то от его живописной манеры. А когда прочитала историю о том, как один из героев два месяца собирал гальку на реке, чтобы вымостить дорожку к дому, вспомнила яркий эпизод из фильма Кустурицы «По млечному пути»: молочник после гибели своей возлюбленной выкладывает минное поле камнями, которые приносит каждый день издалека в мешке, как будто выполняя аскезу. Я подумала: как много общего в притчевом языке фильмов Эмира Кустурицы и прозы Наринэ Абгарян – они описывают мир, который совсем не идеален, населен колоритными героями со сложными судьбами; здесь нет осуждения, а только принятие: «Какое может быть осуждение, когда именно из таких печальных, радостных и полных страдания дней и складывается вся человеческая жизнь». Согласны? Тогда читайте.

«Причем здесь прабабушка Сильвия?» – спросите вы. Прочтете – узнаете

Искушение Лазаря Линдта

Большой силой все же обладают коннотации, которые прочно живут в сознании. Очень долго я не смотрела в сторону романа Марины Степновой «Женщины Лазаря» и понимаю почему – ждала в нем евангельскую историю. Прочитала недавно и осознала, что отчасти ожидания оправдались: личную историю гениального физика Лазаря Линдта я приняла как каноническую историю искушения…

Натолкнуло меня на это размышление то, что в романе есть прямые отсылки к трагедии И. Гете «Фауст», которого цитирует герой:

«Он рвется в бой и любит брать преграды,
И видит цель, манящую вдали,
И требует у неба звезд в награду
И лучших наслаждений у земли,
И век ему с душой не будет сладу,
К чему бы поиски не привели».

Очевидная аллюзия с великой трагедией напрашивается сама. Да и герой романа Марины Степновой очень похож на своего литературного предшественника – доктора Фауста. Противоречивый, страстный, самоотверженный врач и исследователь, равнодушный к земным радостям (до искушения Мефистофелем). Однако, соблазненный дьяволом, отдался страстям и погубил свою возлюбленную Маргариту и ее семью. Есть параллели и с евангельским Лазарем, который был воскрешен Христом и прожил после смерти 30 лет – как Фауст, который помолодел после искушения.

Чем же был искушен гениальный Лазарь Линдт, «просто крепко стоящий на земле гений – причем гений в самом биологическом смысле этого слова. Классическая патология головного мозга»?

Неведомо как освоивший точные науки в еврейском захолустье, из которого он явился в 18-летнем возрасте не куда-нибудь, а в МГУ. Щедро наделенный аналитическим умом, острым языком, имеющий благодетелей, без затруднений получающий должности, не ценящий легко приходящих к нему материальных благ. Все это не стало для него искушением.

Первым искушением стала Мария Чалдонова – жена его покровителя и наставника, на 31 год старше его. Она по-матерински относилась к Лесику, не имея своих детей: «Да, ему двадцать девять и он влюблен в женщину, которой шестьдесят. Нет, не влюблен – он любит женщину, которой шестьдесят… Пусть бросит в него камень тот, кто считает это чувство ненормальным… Потому что не было на свете ничего нормальнее, яснее и проще его любви, и вся эта любовь была свет, и верность, и желание оберегать и заботиться. Просто быть рядом. Любоваться. Слушать. Следить восхищенными глазами. Злиться. Ссориться. Обожать».

Когда история повторилась, но уже Лазарь был старше своей избранницы на 41 год, он снова был несчастлив. Его избранница Галина Петровна – редкой красоты, «штучный товар» – не просто не любила своего мужа, она его боялась, ненавидела. Лазарь долго не мог этого понять («его гениальность не распространялась на простые, едва заметные законы ежедневной человеческой жизни»), обманывал себя, видя в Галине свет, которым для него сияла Мария. А роль Мефистофеля сыграл его «денщик» Николаич, из желания угодить своему хозяину легко сломавший жизнь молодой и наивной лаборантки кафедры химии Галочки. Не смог гениальный Лазарь не поддаться искушению, так велико было желание получить то, что он заслужил – любовь. Расплатой стало позднее пришедшее понимание, что жена его не любит.

И разорвался этот круг, а может быть, наоборот, замкнулся, когда внучка Лазаря Линдта Лидочка устояла перед искушением внешнего благополучия жизни в столице артистки балета Большого театра. А выбрала она дом, дом первой любви Лазаря – Марии Чалдоновой. «Все наконец-то распуталось, разрешилось и вновь соединилось – на этот раз навсегда: и любовь, так долго блуждавшая по этой истории, так долго не умевшая попасть в такт, и этот дом…» Вязь человеческих жизней трех поколений, причудливо переплетенных и соединенных Лазарем Линдтом, искушаемым любовью.

Так и хочется на этом поставить точку: все герои прошли через отведенные им искушения, вынесли свои уроки. Но добавлю еще, что в этой истории не менее важен язык автора – объемный, яркий, зримый, богатый метафорами и останавливающий внимание на, казалось бы, незначительных деталях. Семейная сага, начавшаяся появлением героя в 1918 году и закончившаяся в настоящее время, не была бы столь яркой и без деталей быта: семьи профессора богословия Московской духовной академии Питовранова, жестокого мира балета, рецептов Елены Молоховец и других. Думаю, это и придает потрясающее обаяние роману – вечный сюжет, яркий язык и знание деталей.

Честный разговор о жизни с собакой

Не такой уж и редкий литературный прием, когда повествование ведется от имени кого-то, кто не говорит, например собаки. Хотя – кто знает? – может быть, мы, люди, так несовершенны, что не слышим. Но не будем пускаться по этому метафизическому, хотя и очень привлекательному пути и примем за аксиому, что собаки не могут говорить. Однако у Ханса-Улава Тюволда – автора книги «Хорошие собаки до Южного полюса не добираются» – о своей семье и истории покорения Южного полюса рассказывает пес по имени Шлепик (это, скорей, его домашняя кличка, как бывает и у многих людей).

Чем меня эта история привлекла? Она довольно жесткая, или, верней, честная: хозяин Шлепика умирает на первых страницах повествования; хозяйка, оставшись одна, не хочет идти на поводу у снохи и освобождать ставший ей большим дом, однако одиночество становится для нее невыносимым. 75-летняя женщина не ест, много пьет «драконовой воды», смотрит телевизор и читает книги. Шлепик ставит ей диагноз: «Фру Торкильдсен потеряла интерес к жизни». Вот на этом можно было бы и закончить повествование – мало ли на свете таких одиноких стариков, которые разговаривают со своими домашними животными и трезво (при том, что пьют «драконову воду») смотрят на ситуацию: «С нами говорят так, словно смерть – сладенькая кашка. Нас надо выгуливать, правильно кормить и подбадривать, и тогда нам будет казаться, что смерть куда-то подевалась».

Но нет, автор создает вторую сюжетную линию – историю покорения Южного полюса (нет, не людьми, а собаками). Оказывается, Амундсен взял в экспедицию больше сотни гренландских собак, из которых вернулась лишь одна. История собачьей экспедиции, которую хозяйка рассказывает Шлепику, наполняет смыслом их жизнь: «Мы с ней находимся в самом эпицентре ледяной драмы о смерти, чести и бессилии, о собаках и мужчинах…»

Заканчивается история тоже жестко – однако, без спойлеров. Книгу стоит прочитать, хотя она не отличается изысканным языком и витиеватым сюжетом. Стоит прочитать, чтобы честно поговорить о жизни с собакой.

Историю про Южный полюс хозяйка Шлепика узнает из книг, она – бывший библиотекарь. В книге много очень близких мне, как библиотекарю, размышлений о чтении, библиотеке, которыми я хочу поделиться с вами.

«Диагноз „библиотекарь‟ поставили фру Торкильдсен уже во взрослом возрасте, но, вероятнее всего, она с ним родилась».

«Признаться честно, я никогда особо не раздумывал, как должно пахнуть в Библиотеке. Насколько я понимаю, Библиотека – это такой дом, битком набитый книжками, поэтому и запах должен, по идее, быть таким же, как дома. <…> В Библиотеке и чувствуешь себя как дома…»

«Фру Торкильдсен умеет подпитываться буквами – она смотрит на страницу книги, и они дают ей силу, подобно тому, как меня питает свиной жир, однако чтение тоже чревато осложнениями. Все, что поступает внутрь, – неважно, в голову или в кишечник,– должно иметь и выход».

«Беда, как гласит старая человечья поговорка, редко приходит одна. Вот и с книгами так же. Одна приводит за собой другую, а та – еще одну».

«Насколько я могу судить, каждая книга обладает собственным запахом. Конечно, в том, что старый, переплетенный в кожу фолиант пахнет иначе, чем дешевый бумажный блинчик, нет ничего удивительного, но я вам больше скажу. На книге, разумеется, остается запах тех, кто ее читает, и того места, где ее читают. И еще запах уходящего времени. Этот запах я и узнал, когда мы впервые зашли в Библиотеку».

Книга есть в отделе обслуживания на первом этаже.

У нас нет никакой другой возможности напомнить Господу,
что мы есть. Любовь – единственное, с чем Он считается.
В. Ремизов

«Вечная мерзлота» Виктора Ремизова произвела на меня настолько сильное впечатление, что я долго ощущала, где у меня была душа, потому что на ее месте оказалась дыра.

На обложке книги приведен отзыв Майи Кучерской, которая написала, что это «одна из самых оптимистичных книг, прочитанных за последние годы». Эта оценка у меня сначала вызвала отторжение, но потом, поразмышляв, я приняла ее.

Несмотря на понятную мне, тоже сибирячке поневоле (я из семьи репрессированных), сюжетную линию – формирование отношений с государством и миром двух главных героев, з/к Горчакова и капитана парома «Полярный» Белова, – роман оказался значительно многослойнее. Мне видится в нем картина мира, где есть Бог, Природа и Человек. «Вечная мерзлота» – про экзистенциальные смыслы: справедливость, верность, любовь, честность, совесть… и про ценность человеческой жизни и жизни вообще.

Попробую объяснить. Великая страна, победившая в мировой войне; великая и могущественная Сибирь; великая стройка – железная дорога Салехард – Игарка. На фоне этой масштабной картины автор показывает нам судьбы несвободных людей, привезенных в свободный и девственный край. Уголовный мир перемешивается с теми, кто попал под государственные жернова несправедливо. И Вавилон из уголовников, политических (сосланных по 58 статье), латышей, немцев, попавших в оккупацию, местных жителей, ссыльнопоселенцев, вольных, приехавших заработать, всех, причастных к ГУЛАГу и стройке, формирует свое мироустройство. Человека, попавшего в этот котел, подвергают физическим истязаниям, голоду, моральным унижениям, заставляют непосильно и зачастую бессмысленно работать. Несвобода проверяет всех: сможет ли человек сохранить свои моральные принципы или примет ценности уголовного мира, ведь чтобы выжить, нужно обмануть, убить, своровать. Да, и вот тут я готова согласиться с Майей Кучерской: Виктор Ремизов показывает много примеров человеческого достоинства, профессиональной и человеческой честности, настоящего, а не показного патриотизма, что вселяет оптимизм.

Свободный северный край тоже как будто стал несвободным. Человек взялся осваивать его, не считаясь с моралью: в книге есть страшные по масштабам и жестокости картины охоты на гусей и оленей. Однако природа мстит человеку, проявляет свой непокорный характер, разрушая проложенные дороги и сооруженные мосты, заставляя подчиняться своим законам. И создавая ярчайший контраст – несвободной серой человеческой массы и красивой, мощной и непокорной Природы.

Кажется, Бог оставил этот край и людей – отчаявшихся и измученных вечными вопросами, как Белов, или спрятавшихся в своей скорлупе, как Горчаков. Спрашиваешь себя: испытания и душевные мучения созданы специально для того, чтобы прийти к Богу? Ответ каждый ищет сам, есть он и в книге. Раздвоенность, которая преследовала капитана парома Сан Саныча Белова, преданного своему делу и верящего в справедливость государства, прошла после восьми месяцев за колючей проволокой, которые не сломали его, но сделали зрелой душу и привели к Богу: «Одинокие слезы и тяжелые раздумья о жизни приходили теперь чаще, они и были той глубиной жизни, где, кроме Белова, был только Он». Еще Его присутствие проявляется в том, что в этом страшном (ставшим таковым усилиями людей) месте рождаются дети. И здесь тоже проявляется оптимизм: если рождаются дети, значит, есть надежда на будущее, основанное на любви.

Очень символичным, на мой взгляд, является то, что талантливый музыкант и гениальный геолог Горчаков в ссылке стал фельдшером. Так проявлялась его любовь и гуманизм к никому не нужным (в ссылке каждый думает только о собственном выживании) людям. Он взял на себя миссию спасать людей (их жизни).

Помимо пронизывающих весь сюжет дихотомий метафизических понятий «правда – ложь», «свобода – несвобода», есть в книге ключевой образ вечной мерзлоты. Она не присутствует в романе как действующее лицо, разве что проявляет свой характер: ледники тают и разрушают плоды труда человека. Однако вечная мерзлота – понятие не только природное: она в душах людей, которые нарушили моральные законы. Это работает как кристаллическая решетка льда – один кристалл связывает следующий. Так и в человеческих отношениях: насилие порождает насилие, а любовь – любовь. Еще и поэтому дает надежду книга Виктора Ремизова: заканчивается она тем, что беременная жена з/к Горчакова Ася едет в Норильск следом за своим мужем.

Ярок и многослоен язык романа. В уголовный жаргон, как основной язык, на котором говорили все, невольно попавшие в котел ссылки, автор вплетает диалектизмы, которые приняты и на нашем Обском Севере: балок, халей, зимник, шуга, куржак… Наверное, еще и поэтому роман так тонко откликается, на уровне с детства слышанной речи.

Самое важное в книге то, что она утверждает ценность человеческой жизни и говорит о памяти: «Человек – разве не самое ценное? Нет ничего, за что можно платить людьми! <…> Нужно время, чтобы выбраться из этих страшных событий. Люди должны осознать произошедшее как национальную трагедию, как тяжелейшую, трудноизлечимую болезнь, которая передается потомкам. …Нужны свободные люди, которые захотят все это понять». Это задача, которая стоит перед нами и всеми последующими поколениями, потому что на нас возлагали надежды люди, пережившие страшные испытания. Ведь нет ничего ценнее человека. Спасибо Виктору Ремизову, что напомнил об этом.

Накануне нового 2022 года со мной случилось чудо. Я неожиданно для себя, поучаствовав в розыгрыше клуба «Книжный рейв» в Telegram, стала обладательницей новой книги Анны Матвеевой «Катя едет в Сочи». Конечно же, я была и обрадована (мне интересна писатель Анна Матвеева), и удивлена (я выиграла? крайне неожиданная ситуация!).

Мало того, участницы клуба не только отправили мне книгу, но и поздравление с Новым годом с пожеланием: «Попробуйте найти своего двойника внутри девяти рассказов и поделитесь с нами впечатлениями».

Сборник из девяти повестей и рассказов, один из которых дал ему название – «Катя едет в Сочи. И другие истории о двойниках». «Двойники есть за редким исключением у каждого. На портрете, написанном двести лет назад, в телевизоре, в соседнем дворе, в документе – тут уж кому как повезет. Ну, или не повезет», - пишет автор. Я начала оглядываться по сторонам, вдруг меня осенит, или повезет, и я узнаю своего двойника.

Но все оказалось не так однозначно. Я прочла книгу, потом задумалась, - увидела ли я в каждом  из рассказов двойников. Мой мозг про двойников вспомнил немного, выдал мне принца и нищего, доктора Джекила и мистера Хайда. Потом задумался и впал в растерянность. Что это за феномен такой, который вызвал у писателя потребность его препарировать со всех сторон в разных ситуациях, историях, человеческих судьбах?

Пожалуй, самой очевидной историей про двойников в книге стала для меня повесть «Внук генерала Игнатьева» - история про афериста Олега Аркадьевича Ясного, похороны которого сопровождаются появлением брата, его абсолютной копии (или эта смерть – новая афера героя?). А потом: мать и сын, играющие в сетевую компьютерную игру; школьницы – друзья по переписке; художник и отец героини рассказа журналистки Светланы Шёлковой; сын маленький и повзрослевший шестнадцатилетний в одной и той же ситуации, когда мать  его теряет на пляже; альтер эго автора и Катя, которые встречаются в Шереметьево и переживают одну и ту же историю  разрыва отношений: «все, кто едет сейчас с нами в терминал В, все они везут с собой (в карманах, в душе, в карманах души) такую же точно историю любви – не допущенной, упущенной, пропущенной». Ах, как тонко – в карманах, в душе, в карманах души (это уже от меня).

Очень многое в текстах Анны Матвеевой во мне находит отклик, я чувствую и думаю обо многом также. И у меня отношение к творцу (художнику, писателю) зависит от принятия его творений: «Но если бы работы Шагалова не нравились Свете, он бы и сам ей не понравился: всегда так». Или, такое острое восприятие действительности настигает и меня иногда: «Недавно с улицы, по которой я хожу в редакцию, сняли асфальт, как кожу. И я так понимаю эту улицу! Я знаю, как ей больно». А, глядя на своего взрослого сына, я тоже недоумеваю: «Ни одна мать не понимает, где теперь ее маленький сын и откуда взялся этот взрослый мужчина, который бреется и говорит басом».

Однако, вернемся к двойникам и тому напутствию, которое мне дали с книгой. Нашла ли я двойника на страницах книги? Честно признаюсь, тут у меня раздвоение и даже более «…ение», потому что увидела что-то в себе от многих. Есть во мне легкомыслие и суеверное опасение, что не нужно «облачать жизнь в цифры и буквы», как у Миши Брусиловского (кстати, вполне себе реальный художник из Екатеринбурга), я также испытывала животный страх, когда теряла своего сына, «а когда видела на горизонте знакомую фигуру, обмякала всем телом». Не стала тема двойничества для меня очевидной, хотя, может быть, проявления этого феномена сопровождают нас всегда, просто мы недостаточно рефлексируем?

Я по-разному отнеслась к вошедшим в сборник рассказам и повестям. Например, рассказы «Катя едет в Сочи» и «А ты где?» доставили мне эстетическое удовольствие, а повесть «День недели  была пятница…» вызвала напряжение и парализовала, как болото, которое затягивает в трясину и ничего с этим не поделать.

Не скажу, что рассказ «После жизни» задел меня эмоционально больше других, он, скорее, оказался созвучен моим размышлениям здесь и сейчас. История про то, как подруги помогают разобрать от вещей квартиру после смерти свекрови одной из них. Квартира, заставленная вещами – свидетелями чьей-то жизни, любимыми украшениями, книгами, имеющими ценность только для конкретного человека. И эта их ценность не очевидна для тех, кому пришлось разбирать вещи, кто стал свидетелем чужой жизни, интимности, которая, попав в публичное пространство, теряет свое обаяние и даже становится отталкивающей. Меня этот рассказ застиг за собственными размышлениями о том, что я живу практически в музее: все, что меня окружает, наполнено смыслом только для меня и потому, что связано с какими-то людьми и событиями. «Такая же гора останется после каждого из нас: накопленные, подаренные, купленные, найденные вещи». В этом, наверное, дуальность жизни в целом: человек, появляясь на свет и умирая, свободен, а на протяжении жизни связан с другими людьми не только духовно, но и материальными вещами. И что тогда правильно: жить в стерильном пространстве, как Наташа Стафеева из рассказа «После жизни» и не оставить после себя груды вещей, или как я, почти в музее?

Не знаю, как и не знаю, нашла ли я своего двойника в книге. И да простят меня члены клуба «Книжный рейв».

Летнее чтение

Лето – маленькая жизнь, даже и в чтении. Потому что это время года с его отпускными событиями и поездками неожиданно открывает новых авторов или позволяет прочесть то, на что в будни не хватает времени. Кто-то себе даже составляет списки книг на лето. Но у меня в летнем чтении – абсолютная спонтанность!

Что же удалось прочесть в отпускную пору? Получилось очень эклектично.

С внуком погрузились в сказочные истории про Гарри Поттера (Джоан Роулинг умеет держать своего читателя в напряжении, потому что читали мы каждую свободную минуту, лишь бы поскорей узнать, что там впереди). Продолжилось знакомство с книгами Роальда Даля, прочитали его «Матильду».

Был травелог от Марины Москвиной «Дорога на Аннапурну». Наверное, у всех слова «Гималаи», «Непал», «Тибет» вызывают ассоциации с чем-то загадочным и непостижимым. Вот и у меня, когда я эту книгу увидела на полке для раздачи читателям в Государственной библиотеке Югры, сердце подпрыгнуло: «Это знак!»

Давно хотела заполучить книгу Девдатта Паттанаика «Индийские мифы. От Кришны и Шивы до Вед и Махабхараты», что и случилось этим летом. В древнеиндийских текстах поражает безграничная глубина и поэтичность, этим же отличается и язык автора: «Высокомерие нашей эпохи – полагать, что в древности люди на самом деле верили в непорочное зачатие, крылатых лошадей, расступающиеся моря, говорящих змей, богов с шестью головами и демонов с шестью руками. Сакральность подобных совершенно абсурдных образов и сюжетов гарантирует им безупречную передачу от поколения к поколению. За непорочным зачатием и расступающимися морями кроется величина, которая превосходит все силы природы, вместе взятые. Это яркая метафора вселенной, полной бесконечных возможностей изменить все как к лучшему, так и к худшему». Как можно было уместить бесчисленные и порой противоречащие друг другу страницы древнеиндийской мифологии в двухсотстраничную книгу? Все просто: автор систематизировал свои знания и создал, по сути, справочник, в котором собрал пантеон богов и богинь, описал их сложные взаимоотношения, а также привел необходимые для понимания мифологии элементы древнего мировоззрения (например, виды йоги или эпохи общества).

Еще в книжном магазине наткнулась на серию переводных книг издательства Азбука-Аттикус «Беседы с…». Давно мечтали побеседовать с Буддой, Оскаром Уайльдом, Альбертом Эйнштейном или Исааком Ньютоном? Теперь такая возможность есть – и без какой-либо магии! Я решила поговорить с Чарльзом Диккенсом. Давно меня занимает вопрос, почему этот автор совсем уж несовременных сюжетов и идеалистических воззрений на мир так популярен. Отчего я так решила? Фильмография произведений Диккенса значительно превосходит фильмографию многих современных авторов. Из последнего, что вышло на отечественные экраны: «Афера Оливера Твиста» (2021), «История Дэвида Копперфилда» (2019), «Человек, который изобрел Рождество» (2017), сериал «Диккенсиана» (2015–2016) и незабываемый мультипликационный фильм Р. Земекиса «Рождественская история» (2009). Хотя некоторые из этих фильмов страдают современным прочтением (например, в «Афере Оливера Твиста» главный герой – паркурщик и граффитист), тем не менее в их основе все те же знакомые нам сюжеты.

В книге «Беседы с Чарльзом Диккенсом» роль писателя играет председатель попечительского совета лондонского Музея Чарльза Диккенса Пол Шлике. Какой он собеседник, Чарльз Диккенс? Заинтересованный, оживленный, яростно жестикулирующий, эмоциональный и доброжелательный. Ярко одетый, как тропическая птица, потому что ненавидит черный цвет (вот оно, следствие работы в детстве на заводе по производству ваксы!). Его очень характеризует история, которую он «рассказывает» (Пол Шлике максимально придерживается фактов, приводит ссылки на письма и публикации писателя): «Девятого июня 1865 года я ехал на скором поезде из Фолкстона – и попал в ужасающее крушение в Стэплхерсте. Восемь вагонов рухнули в реку. Мой вагон зацепился за поврежденную конструкцию моста и остался висеть, казалось, просто в невозможном положении. Я… слез по кирпичной опоре… наполнил шляпу водой, а потом усердно трудился среди погибших и умирающих. А потом я вспомнил, что вез с собой рукопись очередного выпуска „Нашего общего друга‟ и залез за ней обратно в вагон. Оказавшись дома, я отправил письмо начальнику станции с запросом относительно золотой цепочки для часов, которую в сумятице потеряла путешествовавшая со мной Эллен».

Диккенс «рассказывает», что его детское чтение составляли Дон Кихот, Робинзон Крузо, «Тысяча и одна ночь». А кроме них – малоизвестные у нас, но крайне популярные в Англии XIX века «Сказания о гениях» (The Tales of the Genii) Джеймса Ридли – сборник историй о джиннах, которым зачитывались дети того времени, – и «Журнал ужасов» (The Terrific Register), где через описания жестоких казней, убийств и призраков обличались человеческие пороки. Автором, который стал для начинающего писателя примером, был Вальтер Скотт. Очевидно, все это и есть источник творческой фантазии и мистицизма Диккенса.

Он был завзятым театралом и талантливым актером, писал пьесы для домашних спектаклей, ставил любительские, с блеском декламировал свои произведения. Знаменитую «Рождественскую песнь» Диккенс читал перед большими аудиториями, чтобы собрать средства на благотворительные цели. Вот что «говорит» автор об этих выступлениях: «Я не использовал костюмы для различения персонажей – только голос и жесты. У меня в руках была книга, однако я готовился настолько прилежно, что знал текст наизусть и позволял себе свободно изменять слова под воздействием настроения. Некоторые [чтения] были комическими: суд из «Пиквика» был моим любимым. Другие – драматичными: особой популярностью пользовалась буря из „Дэвида Копперфилда‟. Однако самой впечатляющей из всех, отнимавшей у меня все силы, но завораживающей слушателей, была сцена убийства Нэнси из „Оливера Твиста‟». Очевидно, в текстах Диккенса изначально заложены драматургические основы, позволяющие представлять их как театральное действо даже одним человеком.

Один из секретов драматургичности – в процессе создания Диккенсом произведений: «Я начинаю с того, что расхаживаю по комнате, обдумывая то, что стану писать дальше, потом бросаюсь к зеркалу, которое я расположил у рабочего стола, и глазею на себя, гримасничая и жестикулируя, проигрывая слова и действия моих персонажей. <…> Чтобы сочинять, мне нужно изображать своих персонажей – вот почему их речи всегда похожи на декламацию». Еще одной причиной популярности писателя у современных режиссеров, как мне думается, является то, что он говорит об общечеловеческих ценностях и не обвиняет человека в его слабостях, а старается найти их социальные и психологические причины: «Отвратительное жилье, голод и безнадежность могут толкнуть приличного человека на пьянство и преступления».

После прочтения этой книги я так ответила на свой вопрос: гуманность, драматургичность, высокий накал страстей и делают Диккенса популярным у современных режиссеров кино.

Вот таким было мое летнее отпускное чтение. Поделитесь и вы своими списками и открытиями. А еще я, конечно же, задалась вопросом: с кем бы я хотела поговорить?

Поздравляю тебя с сегодняшним днем!

Скандинавская литература, на мой взгляд, – это особенный феномен в читательском опыте, который открывается в детстве и потом обогащается новыми именами, сюжетами и впечатлениями. Сначала мы знакомимся с волшебным миром сказок Ганса Христиана Андерсена, потом – с яркими нестандартными героями Астрид Линдгрен, милым семейством муми-троллей Туве Янссон, историей взросления Нильса Сельмы Лагерлёф. Во взрослой литературе тоже хватает ярких имен – Генрик Ибсен, Кнут Гамсун. Этот перечень дополняют современные авторы – Ю Несбё, Фредрик Бакман, Хелена Турстен и другие.

Норвежского писателя Руне Белсвика я для себя открыла, познакомившись с его повестями про Простодурсена и других обитателей Приречной страны. И влюбилась в эти незамысловатые, мудрые, искренние, наивные и грустные (как у Туве Янссон) истории.

Приречная страна совсем маленькая: в ней три дома, в которых живут Простодурсен с Утенком, Октава и Сдобсен, нора Пронырсена и пекарня Ковригсена в горе. И, конечно же, река и лес, где живут каменная куропатка и марципановый Лягух, маленькие храпушки, мухрышки (вроде мышек, только грязные), растут кудыка, понарошка и спросонья. Согласитесь, от всех этих слов становится как-то уютно.

Пронырсен – деловитый проныра, его побаиваются остальные обитатели Приречной страны. Он копает тётеловушку для тёть, которые могут нагрянуть в гости без предупреждения, все время запасается дровами, но живет в холодной норе, строит запруду на реке, лишая всех остальных воды, в пекарне Ковригсена берет только бесплатный черствый хлеб. Октава – главная выдумщица (это ее идея – великий приречный театр), у нее самый красивый голос, она любит петь и наряжаться. Сдобсен – страшный неряха и «беспорядник», живет в фантазиях, все сравнивая с «заграницей». Ну и герой, который дал имя книгам, – Простодурсен, которого Утенок зовет Простодурычем, – занимается тем, что бросает в реку «бульки» и строит канаву, потому что у него есть лопата, а не потому, что понимает, зачем ему это.

По мнению рационального Пронырсена, жители Приречной страны – бездельники и сумасброды, в стране процветает праздношатание, дуракаваляние и ничегонеделание. А маленькие герои (включая и Пронырсена) – «пять дивных созданий, пять небесных сводов, пять вселенных, пять судеб нестройных, некулемых» – устраивают великий приречный театр, великий летний поход, великий марципановый пир, ходят за советом к каменной куропатке (когда кому-то «проблема не по зубам, не по плечу или не под силу»). Если вам, как Утенку, нужен ответ на вопрос «Кем я стану, в конце концов?», вам прямая дорога именно к ней. :)

Да, с позиции рационального мира, который представляет Пронырсен, все так и есть: нужно запасаться дровами для холодной и длинной зимы, а обитатели Приречной страны устраивают ВЕЛИКИЕ события. Да и как маленькие герои могут устраивать великие события? Ответ на этот вопрос есть в книге: такими они становятся оттого, что делают жизнь в темные, трудные времена чуть легче.

Поэтому великой может быть каждая мелочь – улыбки, добрый смех, «ласковушки», «объеденский» пудинг, сегодняшний день.

Поэтому и Пронырсен, которого «обычнят» (делают обычным) и прикармливают пудингом, чтобы он немного размяк, «а то совсем зачерствел от долгой жизни на сухарях», поддается на волшебство сердечной доброты: болезнь «одичанка» заставляет его искать бесед со Сдобсеном и сражаться со страшным и ужасным исподтихом.

В этих книжках есть две привлекательные отличительные черты: они содержат много «кулинарных рецептов» и написаны «детско-взрослым» языком. Герои готовят ржаные коврижки, пудинги, марципаны, соки из клюквы, кудыки и понарошки. Каждый из этих рецептов – просто песня: в пудинг Простодурсен клал «можжевеловых ягодок для печени и почек, корень одуванчика для бодрости и обязательно щепотку сосновых иголок для свежего дыхания, не забывал катышек смолы (она хороша для горла), добавлял рябины и яблок для вкуса, кудыку и понарошку на всякий случай»; Ковригсен делал торт с кремом из кудыки, березовым соком, толченым грецким орехом и украшениями из марципана, а его весенний крендель был украшен листьями кудыки и обрамлен пятнышками спросоньи и островками конопатки.

Восхитителен и многослоен язык. Он позволяет пробовать слова на вкус, считывать смыслы имен героев, названий растений. Описания рождают яркие образы:

«Нет, весна не робкого десятка. Она р-раз – взяла зиму за ушко, два – вытянула ее на солнышко, а сама заняла собой все».

«Великий день пришел. Он вышел из леса с полными горстями света и полными карманами тумана. Он закинул утро в каждое окно и столкнул на воздух спящих на ветках птиц».

Поэтому я и назвала этот язык «детско-взрослым»: автор использует дискурс детской речи, но понять его тонкие смыслы может только взрослый человек. Поэтому я порекомендовала бы читать эти книги взрослым, так же как и «Алису в Стране чудес», истории про муми-троллей и сказки про Ежика и Медвежонка Сергея Козлова.

Напоследок несколько мудрот от маленьких героев Руне Белсвика:

«Ночь велика, а мы малы».

«Вся наша жизнь как золотая рыбка. Блестит, переливается и хватает ртом воздух».

«Сколько чудесного в нашей стране! <…> Например, мы можем радовать друг друга песнями или стихами. Или радоваться тому, что еще только будет потом».

«Утенок давно взял за правило: когда все усложняется и становится непонятным, надо разглядывать небо».

Книги Рене Белсвика «Простодурсен. Лето и кое-что еще» и «Простодурсен. Зима от начала до конца» вы можете найти в детском отделе на 2-м этаже Государственной библиотеки Югры.

Однажды мы с моей приятельницей заговорили о Джоне Стейнбеке. Первое, что она прочитала, была повесть «Квартал Тортилья-Флэт», и подумала, что все творчество Стейнбека такое – легкое и жизнерадостное. Я люблю этого писателя за мастерское владение пером, тонкий юмор, живые сюжеты и не «картонных» героев. Он и Нобелевскую премию по литературе получил «за реалистические и образные сочинения, в которых сочетаются юмор и острое социальное восприятие». Думаю, все знают его роман «Гроздья гнева» как остросоциальное произведение.

Я задумалась, воспринимаю ли повесть «Квартал Тортилья-Флэт» как легкое и жизнерадостное чтение? Размышляя над этим, я перечитала «Квартал Тортилья-Флэт», «Консервный ряд» и «Благостный четверг». Эти повести в моем читательском восприятии объединяет одна занимающая меня тема – хрупкости человека, его несоответствия жесткому миру и его социальным требованиям (быть успешным, процветающим, делать карьеру, соответствовать социальным стандартам).

Нассим Талеб придумал, как быть «антихрупким», что с точки зрения философа значит искать пользу в неожиданных событиях. Я же решила предложить вам рецепт «антихрупкости» от Джона Стейнбека. Сам Стейнбек пишет о своих героях: «это люди, которые превосходно приспосабливаются к окружающей среде» и называет это свойство «истинно философским отношением к жизни».

Кто они, герои Стейнбека, – жители Консервного ряда в Монтерее? Ли Чонг – хозяин лавки, Дора и другие обитательницы публичного дома «Медвежий стяг» и, конечно же, главные герои повестей – Мак с ребятами, которые «сидят на трубах посреди пустыря в зарослях мальвы, болтают ногами, загорают и не спеша философствуют о предметах интересных, но малозначительных», «стоят за свободу, праздность, приятельство и созерцание в противовес аккуратности, порядку и приличию», они же обитатели Королевской ночлежки. Док – хозяин Западной биологической станции, набитой микроскопами, реактивами и всякой живностью, готовит материалы для учебных заведений.

Маленький городок всегда объединяет какое-нибудь событие: вечеринки в честь биолога Дока; эпидемия инфлуэнцы, в которую Док выхаживает жителей городка и не спит сутками, а обитательницы «Медвежьего стяга» ходят к больным с кастрюльками бульона... Многие истории, случающиеся с обитателями Королевской ночлежки, начинаются вполне невинно: «Док – славный парень. Надо будет сделать для него что-то приятное». А поскольку «все его знакомые были у него в долгу», все мечтали сделать для него что-нибудь хорошее.

Обитатели ночлежки – честные люди. Чтобы организовать вечеринку для Дока, размышляя, где взять деньги, рассматривают вариант устройства на работу: «У нас хорошая репутация, этим рисковать нельзя. Мы ведь как? Наймемся и работаем хоть месяц, хоть два. А сейчас нам работа нужна на день, другой, обманем – и плакала наша репутация». Поэтому, чтобы собрать деньги на вечеринку, Мак с ребятами решили собрать лягушек для Дока, продав ему же по пять центов за штуку (к слову, лягушки были пойманы и доставлены Доку). Однако, как вы помните, благими намерениями… Апофеозом вечеринки, на которой все было выпито и съедено до возвращения Дока, стало то, что в лаборатории были выбиты дверь и два окна, сломан проигрыватель и разбиты пластинки, а лягушки разбежались. В свое оправдание Мак сказал: «Док, ведь я как думал? Всем будет хорошо и весело. Вы будете рады, что вам устроили вечеринку. Думал, как лучше, а вышло…» (старшее поколение наверняка вспомнит афоризм Виктора Черномырдина).

Однако прямодушие и честность сделали свое дело, поэтому ребята были прощены и следующая вечеринка в честь дня рождения Дока удалась на славу: снова были выбиты дверь и окна, угнана полицейская машина и «вечеринка вобрала в себя лучшие черты мятежа и ночной баррикады».

Как же так, скажете вы, – как могут такие асоциальные герои быть примером «антихрупкости», да и вообще примером? Вот что отвечает на этот вопрос Док: «По-моему они гораздо успешнее, чем другие, выживают на этой земле. В то время, как люди убивают себя, потворствуя своим амбициям и алчности, надрывая нервы, они живут безо всякого напряжения. Все наши так называемые преуспевающие мужчины и женщины – больны, у них расстроены желудки и души. Мак же и его ребята – здоровы и на удивление чисты». А сам Стейнбек пишет: «Отче наш иже еси повсюду в природе, наделивший даром выживания койота и крысу, воробья, муху и моль, Ты, конечно, должен питать великую, неизреченную любовь ко всем бездельникам, паршивым овцам и бродягам, среди которых числится и Мак с ребятами».

Вот такой рецепт «антихрупкости» в этом хрупком мире. Вряд ли мы его примем, потому что он требует доверия к миру и смелости, даже безрассудности. Но эти истории – прививка «антихрупкости», а еще любви… к хрупким людям.

Книга есть в отделе обслуживания на первом этаже.

Наверное, немногие разделяют мою любовь к большим формам в литературе. Ценю объемные романы, которые позволяют надолго погрузиться в сюжет, тщательно рассмотреть детали, полюбить героев и оставить в своем сердце тоску расставания, когда история закончится.

Я наткнулась на издание романа Викрама Сета «Достойный жених» в книжном магазине, и определяющими факторами для меня стали объем (первый том – 878 страниц, второй – 1054) и манящая Индия. Из названия можно сделать заключение, что это «мыльная опера», только в литературе. На деле все оказалось значительно глубже, хотя история поиска мужа для молодой героини пронизывает всю книгу.

Не совсем верно будет назвать «Достойного жениха» семейной сагой, потому что действие происходит на протяжении одного года. Однако мы наблюдаем семейные события: свадьбы, похороны, рождение детей, поиски работы, страсть, которая едва не приводит к трагедии – гибели одного из близких друзей и заключению в тюрьму другого. Все это связывает четыре семьи: Мера, Капуры, Ханы и Чаттерджи.

Что же делает роман глубже? Реальный исторический контекст событий. Это период обретения Индией независимости после раздела с Пакистаном, приведшего к кровавым разногласиям между индусами и мусульманами. Межэтнический конфликт стал причиной, по которой не состоялся брак между Латой и Кабиром, а культурный конфликт (разная кастовая принадлежность) помешал браку Латы и Амита.

Казалось бы, для «бытового», с этническими красками романа политические события, такие как принятие закона о заминдари (землевладении), первые выборы, межпартийные разногласия, – лишние детали. Однако именно этот контекст делает характеры героев более выпуклыми. Например, Махеш Капур – автор закона о заминдари и сторонник премьер-министра Джавахарлала Неру (он тоже герой книги) – становится не только отцом Прана и Мана, но и человеком, который озабочен будущим страны. В этом и преимущество романов – они позволяют рассмотреть человеческие судьбы на фоне исторических событий.

Глубоким делает «Достойного жениха» и концентрация этнических, культурных и политических разногласий, вносящих в повествование неразрешимые конфликты. В романе несколько кровавых сцен, которые происходят в периоды масштабных индуистских и мусульманских праздников. Трагедии вплетены в нить повествования: Бхаскара затоптала толпа паломников, мусульманин Фироз был спасен своим другом, индусом Маном, от расправы.

А сколько незнакомых деталей, придающих происходящему сказочность и звучащих поэтично: исполняют раги и газели в сопровождении саранги, надевают шальвар-камизы, паджамы, ачканы… Я часто заглядывала в словарь и благодарна автору, что его роман – не «болливудское» творение, создающее искусственное представление об Индии, а честное, но в то же время лирическое повествование, рассказанное с любовью.

Однако 300-летняя история в статусе колониальной страны наложила свой отпечаток на культуру Индии и сделала ее крайне сложным конгломератом, включающим и приметы общечеловеческой цивилизации. Преподаватель английской литературы Пран Капур ратует за включение в учебную программу Джеймса Джойса, сапожник Хареш читает книги Томаса Харди…

Название роману Викрама Сета дала одна из сюжетных линий – поиски жениха для Латы Мера, которых в какой-то момент оказалось трое: поэт Амит Чаттерджи, сапожник Хареш и студент Кабир. Кого выбрала героиня, несложно понять из рецензии. Однако роман дает возможность оценить, насколько этот выбор сложен и тонок, самостоятелен и в то же время продиктован многими неуловимыми для нас культурными нюансами.

Советую ли читать? Читать и наслаждаться незнакомыми деталями, яркими и красивыми характерами. Книги скоро появятся в отделе обслуживания на 1-м этаже.