Елена Аушева

Переводные книги хороши тем, что им можно дать второе название. Зачем? Самое лучшее объяснение, которое я нахожу, – указать читателю на еще один смысл, спрятанный между строк. Так, оригинальное название романа Эриха Марии Ремарка «Жизнь взаймы» – Der Himmel kennt keine Günstlinge, что переводится как «Небо не знает любимчиков». Смысл этого названия, с одной стороны, ясен и прост, а с другой – в нем скрыт страх неотвратимости будущего. Но если б русский перевод оказался таким дословным, у меня было бы меньше шансов познакомиться с этим пронзительно-щемящим произведением: книг о предопределенности человеческой судьбы и тяготах земной жизни написано предостаточно, чего же нового поведает мне Ремарк?

Немного запутанное вступление, но разве оно может быть иным, если перед нами экзистенциальный роман о смысле жизни, о смерти, о любви, о скоротечности времени, о выборе человеком своего пути?
Молодая бельгийка Лилиан ослепительно прекрасна, как прекрасны все главные героини у Ремарка; ей всего двадцать четыре года, но она обречена на скорую гибель. Туберкулез, «наследство» военных лет, делает ее существование кошмаром, ежеминутно напоминая о том, что каждый день может стать последним. Девушка решает уехать из санатория «Монтана», спрятанного в горах Швейцарии, из этой клетки, чтобы почувствовать жизнь. Мечту Лилиан – вдохнуть воздух полной грудью (в случае девушки это не красивая фигура речи, а реальность) – помогает осуществить «беспечный ездок» Клерфэ.

Гонщик, как и Лилиан, обречен. Он знает, что рано или поздно не справится с управлением или «при скорости двести километров… может лопнуть покрышка переднего колеса». Впрочем, Клерфэ может бросить свою рискованную профессию, но этого не делает: гонка становится смыслом его существования, за гранью которой таится смертельная пустота.

Между героями завязывается роман, в чем Лилиан и Клерфэ поначалу не признаются ни друг другу, ни самим себе. Девушка стремится каждый миг, взятый взаймы у смерти, наполнить красками, звуками, гастрономическими вкусами. Перед нами мелькает калейдоскоп событий, городов: Париж, Рим, Монте-Карло, Венеция. Лилиан торопится, она заказывает дорогие платья, пробует изысканные деликатесы, пьет коллекционные вина, не считает деньги, не думает о том, что же будет после этих роскошеств: на это у нее попросту нет времени. Бунтующая, взбалмошная, непоследовательная в своих поступках девушка с легкостью покоряет сердца мужчин. Однако она ускользает и от них, и даже от Клерфэ, который готов связать с ней жизнь и предлагает стать его женой. Впрочем, уехать от жениха Лилиан не успевает. «Заем», выданный Клерфэ, внезапно заканчивается, смерть требует его назад с процентами: гонщик погибает во время очередного заезда.

Лилиан, боящаяся одиночества и смерти, отгораживающаяся от них по ночам платьями, развешенными по комнате, возвращается в санаторий. К единственному человеку, который, как оказалось, понимает ее – к Борису Волкову. До последнего момента хочется верить, что в этой безжалостной системе может произойти сбой, кредит обнулится, Лилиан вернется из санатория победительницей. Но финал произведения таков, каким он должен быть: Небо не знает любимчиков.

Роман Ремарка располагает к длительным размышлениям после его прочтения. Так произошло и со мной; нечто, что считывается на поверхности, а понимается в глубине, на что я не обратила внимания, требовало перечитать книгу и найти ответы.

В «Жизни взаймы» много символов, которые еще только предстоит понять. Так, например, символично имя главной героини: с одной стороны, оно происходит от слова «лилия», а с другой – очень похоже на Лилит, что делает девушку одновременно и невинно-светлой (как ее воспринимают окружающие), и несущей смерть (в самой себе, что она понимает). Клерфэ, сам того не зная, дарит Лилиан цветы, украшавшие гроб ее подруги, будто тем самым передавая эстафету смерти. И, наконец, небо синее, «как цветы горечанки». Значит ли это, что небо Швейцарии словно лекарство для Лилиан (горечанкой еще в Древнем Риме лечили легочные заболевания) или что горечанка на языке цветочного этикета означает «победа более достойного»? Остается только догадываться.

В том и заключается сила настоящего произведения искусства: оно не отпускает даже по истечении времени.
Книгу можно взять почитать в отделе обслуживания, 1-й этаж.

Писатель и поэт Владимир Александрович Квашнин вошел в мир литературы уверенно и смело, миновав ученический период, характерный для начинающих авторов.

В сборнике стихотворений и рассказов «Коготь Манараги» слышится голос зрелого, состоявшегося автора, прослеживается четкий узнаваемый почерк. Поэтика родной земли, звучащая в каждом произведении, кажется, дана Квашнину от рождения, усилена за время работы охотоведом, произрастает из народной традиции отождествления природы с внутренним эмоциональным состоянием человека.

Сопоставление мира природы и мира человека в творчестве автора восходит к параллелизму народных песен, отображается через тесное переплетение жизненного опыта, любви к своей земле, чувства корней своего народа, его многовековых традиций. В произведениях Владимира Квашнина нет неточных интонаций: описания природы, по-есенински красочные и по-рубцовски певучие, сменяются философскими размышлениями о недолгом веке человека и его предназначении, соседствуют с дидактическими выводами в лучших традициях Толстого и Ушинского, перемежаются болезненными риторическими вопросами – и в такие моменты эмоциональный накал восходит к патетике. Однако разговор на вечные темы не выглядит пафосным, «сверху вниз», не вступает в острую полемику с основным, по-человечески простым и понятным всем мотивом повествования.

В произведении «Богом целованный» автор использует речь сказителя, тем самым превращаясь и в мудрого хранителя простых охотничьих историй, и в летописца родной земли, доносящего свою истину через народную речь: красивую, плавную, музыкальную. Недаром этот рассказ Квашнин называет сказом, точно попадая в жанровую и содержательную составляющую повествования. Жанр выбран не случайно: в нем сочетаются былинная простота восприятия, душевность и близость к земле, к главному герою. Оживают предметы: избушка общается с охотником, которого она не видела целый год, как мать с сыном. «…А она – поскрипывает, потрескивает, вздыхает, словно жалуется, да слезы по стеклу оконному в три ручья льет, вот как оба-то за год пососкучились…» Горькие раздумья Романа о тайге, о егерской службе, о произволе горе-охотников, вооруженных до зубов, – это раздумья самого писателя, болеющего душой за родную землю. Читатель ощущает единение героев произведения и автора не только с природой, но и с Богом, с высшими силами: образ ангела-хранителя, сидящего на плече у охотника, сложенными крыльями делающего отметины у его следов, в сказе воспринимается гармоничным и естественным, является отображением внутреннего мира Романа.

Герой рассказов Владимира Квашнина, лирический герой стихотворений на любую беду реагирует болью и желанием исправить ситуацию, будь то произвол корыстных охотников, истребляющих животных ради безумного азарта, жестокость браконьеров, не знающих и не понимающих законов тайги, а живущих по законам каменных джунглей, или разорение стаями волков стада оленей.

Взаимодействие героев с природой не механическое. Оно проходит через внутреннее переживание, через сердечную боль, если речь идет об утратах, через радость и умиротворение, когда в мире царят покой и гармония.

Человек в рассказах Владимира Квашнина – смелый, отважный, решительный и в то же время обладающий симпатией ко всему живому. Он не царь природы («У маленькой, тонюсенькой былинки / За всех царей прощения прошу»), не потребитель, не гость – он часть планеты, активный участник мироздания. Поэтому, наверное, даже страшные и свирепые враги, какими являются волки, – это достойные противники, к которым люди испытывают жалость, симпатию и уважение. Так, в рассказе «Каленые ветра» опытные охотники, спасающие оленей от стаи голодных волков, восхищаются их умом, волей к жизни, несгибаемостью, чувствуют тоску одинокой волчицы, у которой они забрали всю стаю.

Созвучна эта печаль с горечью старика-ханты, лишившегося родной земли, а с ней – детей и будущего, когда родные угодья стали местом нефтедобычи. Страшно выглядит сам процесс освоения недр: «А в километре от чума, присосавшись к земле, словно клопы на теле тундры, нефтяные качалки каплю за каплей высасывали кровь Югорской земли».

Проза Квашнина глубоко лирична, а поэзия содержательна: каждое стихотворение – это новелла, рассказ о каком-то маленьком событии и обо всем мире сразу. Творчеству Владимира Александровича присуща метафоричность, и это не писательский прием, а естественная жизнь и чувства, способ мышления автора. «Зорька мокрые туманы / Поразвесила сушить», «оранжевый диск заходящего солнца, зацепившись за каменный коготь Манараги, уже стыло высинил восточные склоны гор», «Вышивает заря / Красной нитью по шелку тумана» – образы расцветают от стихотворения к сказу, от сказа к стихотворной истории.

Знакомство с произведениями Владимира Квашнина – это открытие заново родной земли, прекрасной в своей простоте и скромности. Каждый читатель видит в финальных строках стихотворения «Родина» себя:

«И смотрю я в небесный родник,
И молчу… и от радости плачу».

Первая мысль, которая возникает после прочтения романа Александра Гриневского «Кыш, пернатые!»: как можно охарактеризовать это необычное произведение? Сам автор – враг классификаций и жанровых определений. Гриневский считает, что любая книга либо вызывает интерес у читателя, либо нет, а навешивание ярлыков не сделает роман ярче и понятнее. Но, в конечном счете, цель любого писателя – зацепить читателя, бороться за его внимание, так что Александр Гриневский, на мой взгляд, немного лукавит. Говоря о книге как о не вписывающейся в имеющиеся каноны, он тем самым выделяет ее из ряда других. И, конечно, автор прекрасно знает, что, выводя роман за прокрустово ложе жанровых условностей, он получает нечто поистине уникальное или, наоборот, совершенно вторичное, эклектичное, как пестрое лоскутное одеяло из обрывков сюжетных линий и идей.

Попробуем понять: так ли оригинален и нов роман «Кыш, пернатые!»? А если и уникален, то в чем? Попытаемся разобраться в загадках, которые щедро рассыпал на страницах книги писатель, погрузимся в повествование как можно глубже, вернее, взлетим выше, если следовать логике и лексике произведения.

Человек. Полет. Небо.

Триединство противоположностей, вечное, как сама жизнь. Кто был первым из смертных, рискнувших устремиться в небесную бездну, преодолевших земное людское предназначение? Икар и Дедал? Одного из них ждало немедленное воздаяние за дерзость, неотвратимая и неминуемая смерть. В литературе достаточно найдется крылатых существ в обличии людском, а также демоническом и ангельском, но всех объединяет одно: крылья даны им как дополнительная возможность к привычному существованию.

Герои Гриневского наделены крыльями, но лишены рук. Подобная героиня – крылатая, но безрукая – описана нидерландской писательницей Йоке ван Леувен в метафорической сказке «Пип!». Но, кроме внешнего сходства героев, ничего общего в этих произведениях мы не найдем. Девочка-птичка Птишка прекрасно существует, несмотря на уникальную физиологию, дарит приемным родителям любовь и внутренний полет и, сделав их духовно богаче, выполнив миссию, покидает их. «Пернатые» же Гриневского, открыто называющие себя инвалидами, уезжают в поисках земли обетованной – Монголии – из-за невозможности находиться более со своими родными: истощено их терпение, они измучены физически. Крылья – это дар, который оборачивается проклятием. Подобный сюжет о проклятых дарах широко распространен в мировой литературе: он встречается в фольклоре («Подарки феи», «Спящая красавица»), в «Фаусте» И. Гете, в «Портрете Дориана Грея» О. Уайльда. Однако герои романа «Кыш, пернатые!» ничего не просили, сделок не совершали, желаний не загадывали. За что им это? И зачем?

Крылатость – безумный дар или тяжкий крест?

С одной стороны, крылья дарят людям новые возможности, а с другой, по меркам общества, да и по собственным ощущениям, – это инвалидность и неспособность жить не только в человеческом мире, но и в дикой природе. Персонажи, которые остались со своими родными, стали им обузой. Те, что решили жить «на воле», являются пародией на животный мир, а не его частью. Существовать в качестве подопытных кроликов герои не согласны, да и наука бессильна что-либо прояснить.

БЕССИЛИЕ.

Вот, пожалуй, ключевое слово, определяющее нерв этого романа. Уныло-тоскливое состояние обреченности передается от персонажей читателям и закрепляется авторитетным мнением автора (о роли его в этом романе поговорим чуть позже).

У «пернатых» нет силы духа, нет силы веры, нет настоящей любви и дружбы, и по мере того, как крылья дарят крепнущую силу физическую, внутренний стержень людей-птиц подтачивают сомнения, уныние и бесцельность существования.

За что они обречены ощущать на себе последствия «подарка», исковеркавшего им жизнь? Это только один из множества вопросов, которыми плотно начинен роман. Автор не дает ответа читателю, предлагает ему самостоятельно потрудиться над той или иной версией.

И многочисленные аллюзии к знакомым сюжетам и образам, и открытые вопросы, давно ставшие риторическими, дают мне основание предположить, что перед нами особый жанр, который я достаточно вольно назвала романом-оксюмороном. Оксюморон выступает в произведении не в качестве стилистического средства, а как основа композиции и проблематики. Здесь постоянно сталкиваются противоположные понятия и наши представления о мире, тем самым рождая новые смыслы, которые раскрываются с каждой последующей сценой. Пояснять, что здесь происходит, а тем более отвечать на вопросы, значит разрушить понимание происходящего – настолько неуловимого, что его не всегда можно облечь в слова.

Так что же представляет собой роман-оксюморон? Это перелицованное пальто старого мира, выпотрошенное сознание современного человека без внутреннего стержня, без убеждений и стремлений, без настоящих чувств и мечтаний.

Александр Гриневский соединяет несоединимое, разрушая укоренившееся восприятие жизни.

Читаем эпиграф:

«Нас бьют, мы летаем
От боли все выше»

Пара строк привычно пробуждает в памяти музыку популярной песни, но звука мы не слышим, а… видим буквы граффити в Ростокино. После обмана органов чувств начинаешь ощущать легкую дезориентацию во времени и пространстве, и это только начало.

Внезапное преображение героев заставляет вспомнить еще одно произведение – «Превращение» Ф. Кафки. Автор, впрочем, всячески отказывается проводить какие бы то ни было параллели между двумя произведениями. «Превращение» представляет собой сплав реальности и сюрреалистичности, фантастики. Роман же Гриневского реалистичен, несмотря на фантастическое допущение. Подробное описание многих физиологических процессов делают материю произведения жесткой и грубо-вещественной, той же цели служит и обсценная лексика, тем самым подчеркивается духовная пустота, внутренний вакуум персонажей романа.

К ним трудно проникнуться симпатией. Одни ничем не примечательны, как Валя, скучный таксист. Другие, хотя и обладают харизмой, способностью притягивать к себе людей, при более близком знакомстве оказываются обыкновенными подлецами: Ванька готов увести жену у приятеля на третий день знакомства; Валерий Палыч, придумав правдоподобную теорию про сказочную жизнь в бескрайних степях Монголии, использует товарищей по несчастью для обогащения.

Мужчины кризиса среднего возраста, ставшие пернатыми, не перестают испытывать этот кризис и после превращения, наоборот, он только усиливается: к внутренней пустоте прибавляется еще «усовершенствованная» конструкция собственного тела, неприспособленная к самостоятельной жизни.

«В птицу, например. Все-таки полет, и все такое… Вот как это – летать как птица?» – говорит бомжу в сандалиях Валя, и нет в его словах ни твердости, ни искреннего желания познания нового, ни горячечного «отчего люди не летают, как птицы».

Александр Гриневский выбивает почву из-под ног читателя: стоит только опереться на нечто незыблемое, как оно тут же разрушается, фокус внимания смещается.

Крылья – это красота, свобода и мечта. Но нет, на деле они становятся причиной затворничества, непонимания собственных желаний, смертью стремлений. Герои или сидят по квартирам, или прячутся в лесу, в глухой деревне Брянской области, а кто и в специализированном учреждении по изучению «аномалии».

Дружба товарищей по несчастью тоже не складывается: один из «пернатых» предает других, Ваня бросает знакомых ради любви, Валерий Палыч хладнокровно доводит свой план до конца и привозит бесплатную крылатую рабочую силу в горы Алтая.

Оксюмороном оказывается и любовь. Крылья и высота чувств, увы, тоже несовместимы. Ваньку прогоняет жена, отобрав у него при этом квартиру, новая жена Настя утомлена физической работой в деревенской глуши, и вот уже высокое чувство зовется просто «любовным мороком». Оля, последовавшая на край света за раем в юрте с любимым, вскоре чувствует себя опустошенной, превращается из юной девушки в женщину средних лет в безразмерном ватнике.

Женские образы, как и мужские, не вызывают симпатии и сочувствия. Автор не отводит им роль самостоятельных личностей: они находятся при пернатых, теряя свою индивидуальность и становясь из женщин бабами без возраста и цели в жизни. Можно посочувствовать той же Оле, но ведь и в ее искренность не веришь. Вспомнить хотя бы, как она определяла, что Олег ей ближе, чем Валерий Палыч: «Она примеряла его к себе, как меряют одежду перед покупкой в магазине. Вот Олежка – легкий, молодой, веселый, понятный до прозрачности, как платье летнее, по ветру развевающееся. Кружиться, танцевать, смеяться».

Отдельной личностью в книге возвышается Автор. Он старается не афишировать свое присутствие, но его черты проступают в героях романа: в загадочном бомже, проводящем невероятный эксперимент, в сотрудниках органов, решивших избавиться от неизвестно откуда взявшихся пернатых. Особенно показательна сцена появления Валерия Палыча на кубинском пляже. В кратком разговоре с молодежью, в чувстве превосходства и мастерстве владения кайтом тоже заметна фигура автора, его отношение к молодым людям, полным энергии, но не владеющим определенным жизненным опытом: «…и взял и поехал! Да так, что порушилось восторженное настроение от собственных свершений. Опять… опять пришел взрослый и показал, как надо. Показал, что они пока ни на что не пригодны». Такое сращение героев и автора необычно, заставляет постоянно менять угол зрения на происходящие события и снова оказываться в неустойчивом шатком мире.

Какой же выход оставляет читателю писатель?

Готового ответа нет, каждому нужно достичь своей Монголии, чтобы обрести новое знание и понимание этого мира. А крылья, данные Гриневским своим героям, никого не приближают к цели и мечте, потому что мечты и цели нет, и небо, лишенное божественного, становится большой синей пустыней, где теряются две фигуры крылатых людей – мужская и женская. Да и что такое Монголия, реальная ли она или это придуманный Валентином рай в том объеме и образе, который он себе представил и который заслужил?

За этими вопросами скрывается напряженное молчание автора и слышится скрип подошв, а мы замираем в ожидании: к кому из нас по заснеженным просторам России бредет бомж в сандалиях на босу ногу?

С героями произведений Ирины Даниловой, автора детской прозы, я познакомилась несколько лет назад и теперь с нетерпением жду выхода следующих книг. Чтение новых историй напоминает мне встречу со старыми знакомыми, с друзьями, с которыми не виделся, а теперь можешь поболтать за чашкой чая.

Конечно, Иван Борисов – главный герой повести Ирины Даниловой «Платформа 0» – особый, уникальный, ни на кого не похожий. Но общая атмосфера книги дает понять, что перед нами персонаж именно этого автора: он обладает особенным, «даниловским» чувством юмора, легкой, лаконичной речью, тягой к приключениям, которые могут произойти с ним даже на балконе собственного дома или на огороде бабушкиной дачи. За эти качества мне и полюбились герои уже прочитанных мною книг: «Одуванечка, или Чудо ботаники», «Это не Тритон», «Честный Брумбер», «Как Самолетов бегал от пятерок».

Повесть Ирины Даниловой адресована детям, но будет интересна и взрослым – это произведение для семейного чтения. Если вы считаете, что подростков невозможно понять, что в голове у них творится кавардак, что трудно найти с ними точки соприкосновения, то после прочтения этой книги на многие проблемы сможете посмотреть по-другому, глазами детей. В «Платформе 0» тонко, ненавязчиво показана психология подростков, которых на первый взгляд мало что интересует и увлекает. Ваня и Костик подтрунивают друг над другом, постоянно смеются, попадают в нелепые ситуации, которые заставляют маму Вани горестно восклицать: «Сын адвоката – двоечник!» Кажется, мир подростков и мир взрослых существуют в параллельных плоскостях, а пересекаются исключительно для того, чтобы получить каждому свое: взрослым – новую порцию неприятностей от детских «приключений», а детям – назидания взрослых. И взаимодействие этих двух параллельных миров приводит только к вкладыванию еще одного кирпича в стену непонимания.

Но через кажущуюся простоту изложения событий мы постепенно осознаем, насколько сложен мир подростка, как ему трудно принимать все происходящее вокруг: развод родителей, уход в другую семью и совершенное отчуждение отца, стремление матери во что бы то ни стало устроить личную жизнь, непростые отношения с лучшим другом и его родителями. События описываются с точки зрения Вани, и на первый взгляд его ничего глубоко не трогает: он скользит по этой жизни, переходит из одного дня в другой, особо ни о чем не задумываясь и ни на чем не останавливаясь. Но за этой краткостью, а порой даже фрагментарностью событий, Ирина Данилова скрывает очень многое, и внимательному читателю становится понятно, что на самом деле Ваня и Костик – два смешливых и не очень ответственных подростка – являются некоей лакмусовой бумажкой, проверкой людей и событий на истинность. Их собственный внутренний камертон помогает им легко отличить правду ото лжи, искренность от фальши. И получается, что веселая тетя Валя, позволяющая себе колкие высказывания в адрес мамы Вани, на самом деле очень добрая и неравнодушная; «адвокат Сергей Борисов», отец Ивана, – холодный и отстраненный человек, слову которого нельзя верить (чего стоит только его «ты звони» и постоянное сбрасывание вызова, когда он по-настоящему нужен сыну). А унылый Вадик с его вечно висящими усами оказывается человеком, увлеченным историей, и его неподдельный интерес захватывает и Ивана: мальчик начинает изучать Великую Отечественную войну, она для него оживает благодаря рассказам и поисковой деятельности маминого жениха. Кроме того, он, пусть нелепо, неловко, но постоянно ищет подход к парню, даже через попытку накормить его взбитыми сливками, хотя у самого непереносимость лактозы, как оказалось позже. Само собой получается, что после полного неприятия Иван искренне начинает восхищаться Вадиком – от его умения гонять на мотоцикле до глубоких всесторонних знаний. Да и в трудную минуту тот всегда оказывается рядом.

Ирина Данилова умело использует речевые характеристики своих героев: по немногословному «м-да» Вадика, добродушному «отстаньте» бабушки, извечному маминому «дураки и не лечитесь» читатель создает особые образы живых, близких людей.

И получается, что легкая на первый взгляд книга оказывается глубокой, поднимающей серьезные взрослые темы, с которыми пытается справиться подросток. Ваня переживает ссоры и развод родителей, смерть близкого человека, терзается вопросом, как помочь другу в период потери матери. «В голове пусто было и где-то внутри тоже. Я тогда понял, почему, когда трагедии случаются, минуту молчания объявляют. Потому что, а что тут скажешь?»

Ирина Данилова словами Вани Борисова разговаривает с читателем без лирических отступлений, описаний, лаконично, с особенным чувством юмора. Читателю становится понятно, что у подростков все иначе, не как у взрослых, но по-настоящему: и радости, и беды, и крепкая дружба, и любовь к тому краю, где ты живешь, и первая любовь, как у Костика к рыжей Веснушке.

Книги Ирины Даниловой можно взять почитать в отделе по работе с детьми и юношеством, 2 этаж.